Меню сайта
|
ПрозаБелореченская улица моя... Давно это было. Так давно, что в станице почитай уж мало кто и знает когда. Воровсколесская тогда только-только начало своё брала. Переселенные казачки службу несли исправно, обживались на новом месте. Женского полу в станице ещё и в помине не было. Оттого казаку приходилось самому выполнять всякую работу. Как в пословице казачьей говорится: « И один в поле воин, коли по-казачьи скроен». Казак и службу нес, и с ворогом бился, и курень построить мог, и хозяйствовал помаленьку. Бывало, за день так умается, наработается, что уж и белый свет не мил становится. А посидит вечерком у костра со товарищами, кулеша из общего котелка отведает да песню споёт задушевную - отогреется сердце казацкое и усталость куда-нибудь денется. На заре это дело случилося. Как-то раз к стене крепостной прибилась корова горская. Каким чудом она тут оказалася, никто не ведает. А казачок наш в то утро на посту стоял. Он с вышки на коровку глядит удивляется. А она жилье почуявши, мычит, в загон просится. И как сдал казачок пост ответственный, за ограду пошел он к Бурёнушке. А она и рада сердешная, видать в нем хозяина учуяла. Так первая коровка-кормилица в Воровсколесской и появилася. Казачки её балуют: сенцом, травушкой потчуют. А она молочком парным угощает их. Казачок тот, что первым её повстречал, пуще других к Буренке привязался. Люба, дорога казаку стала коровушка. Уж и холит её он, и пестует, покормить получше старается. Стал водить скотинку он в ближний лес пастись. Там трава выше пояса и водица в ручье студеная. Там, в лесу и доить стал коровушку. Молочка она сразу прибавила. Раз пошел наш казаченька на дойку вечернюю. Угостил свою любимицу сухариком, а она в ответ молока дала ведёрушко полное. Только казак уходить собрался, глядь, на другом берегу лесного ручья девица стоит. И подумал казак сперва, что ему померещилось. Нет, не чудится, стоит девица улыбается. Косы длинные – ниже пояса, а глазища – озера зеленые. Подняла она руку правую и легонько так манит ей, приглашает казачка на свой берег. А казак стоит завороженный. Диву дивится, удивляется. Да откуда ж здесь девке взяться то? На сто верст вокруг полу женского отродяся не бывало тут. И смекнул казак, что не девица перед ним стоит, ухмыляется, а видение. Видать нимфа лесная тешится. Схватил казак шашку вострую и ручей хотел перепрыгивать. Да цибарку с молоком сапогом и зацепил. Глядь, а нифмы уж и след простыл, молоко только в ручей проливается. Был ручей чист, как слеза хрустальная, а теперь помутнел, в белый цвет окрасился. И с тех пор уже много лет прошло. Казака уж нет и коровушки, и станица вдаль и вширь понастроилась, а ручей до сих пор мутный так и есть. А где в речку он превращается, то ещё мутнее становится. Кто зовёт его речкой Белою, кто Мутнянкою называет. А та улица, что в станице теперь вдоль ручья стоит, Белореченской прозывается. 2015г.
Рождественское открытие Вот и наступил Новый год! Позади предпраздничная суета, волшебная новогодняя ночь, ожидание чуда и, конечно же, сюрпризы и подарки. Каким он будет, наступивший год? Хочется верить, что добрым, счастливым и урожайным. Что недуги и проблемы обойдут нас стороной. И у каждого найдутся силы и терпение, чтобы справиться с тем, что ждёт нас там, впереди. А пока ещё в домах витает аромат хвои и мандаринов, ярко горят разноцветные гирлянды на ёлках. Вслед за новогодием уже пора и Рождество Христово встречать. В преддверие этого христианского праздника удивительная атмосфера царит в наших душах, заставляя, оглядываясь назад, видеть хорошее, принимать и понимать свои и чужие недостатки. В наш стремительный век мы редко обращаем внимание на всякие мелочи, из которых собственно и складывается наша жизнь. А ведь стоит иногда остановиться, прислушаться и осмотреться вокруг, и тогда, возможно, нам откроются невидимые тайны, неповторимые чувства и непреложные истины. Давным-давно в канун Рождества встретились на лесной тропинке Правда и Ложь. Тропинка такая узенькая, что разминуться на ней двоим никак нельзя. Свернёшь чуть-чуть в сторону и в сугробе или овраге окажешься. Что делать? Кто кому дорогу уступить должен? Правда на своём стоит, что она всегда права, что за неё люди жизни свои порой не жалеют. А Ложь свою правоту доказывает. Дескать, не всегда выигрывает тот, кто прав, не всем Правда мила, многим лесть да вранье приятнее. Спорят между собой Правда да Ложь, толкаются. Того и гляди дело до драки дойдёт. И тут вдруг из-за старого дуба Компромисс на тропинку вышел и остановился рядом с ними. « Погодите,- говорит он спорящим,- не шумите милые! У каждого из Вас своя правда и своё понимание лжи. И каждый из Вас прав по-своему. Лучше не будет от того, что вы побьёте один другого. Ведь это уже и не правда будет с кулаками, а жестокость. Да и ложь, доказанная дракой, будет вовсе не ложь, а подлость черная. Я попробую Ваш спор разрешить. Давайте мне Ваши руки!» Взял Компромисс Правду да Ложь за руки. Сам по тропе пошёл и их с собой рядом повёл, справа Правда идёт, слева Ложь шагает. Тропинка как будто шире стала, сугробы по обе стороны от неё раздвинулись. А Ложь да Правда спорить между собой перестали. Каждый в другой что-то хорошее увидел, а то, что нехорошее было понять постарался. Оказывается и Ложь бывает во благо и спасение, да и от Правды не всегда добро получается. Поэтому нужно, чтобы всегда между ними место Компромиссу было. И пусть в канун Рождества каждый из нас постарается найти свой Компромисс, научится слушать и слышать, любить и беречь, ценить и уважать друг друга. И тогда в наступившем году исполнятся все желания и мечты заветные, проблемы будут решаться по мере их поступления. А особые чувства душевные мы будем ощущать не только в канун Рождества, но весь год будет жить в нас милосердие и сострадание, справедливость и терпение, научимся мы находить золотую середину в спорах и ссорах, а то и вовсе допускать их не будем. *** Услышать звезды Ночь тихо опустилась на землю. Укрыла ее своим покрывалом, и станица стала неспешно готовиться ко сну. Постепенно гаснет в хатах свет, все реже слышен лай собак. Тишина медленно берет в свой плен округу, и лишь далекие звезды, взирая на землю, переговариваются между собой, вспоминая былое время. Любовалась ими когда-то и юная казачка по имени Евдокия. Девка она была статная, красивая и работящая. Все при ней: и рост, и осанка, и голос певучий. Кареглазая красавица была дочерью местного кузнеца. Отец души не чаял в ней. Он слишком рано овдовел, и был для нее не только отцом, но и матерью. Несмотря на любовь отцовскую, Дуня росла не белоручкою. С ранних лет к труду приучена была. С печью управлялась лучше иной станичной молодицы. Чугунами да рогачами так ловко орудовала, что залюбуешься. А какой хлебушек пекла душистый, румяный, такой не у всякой старой казачки получается. И делала она всё это с легкостью, скоро, с припевками да приговорками. Тятьку старалась попотчевать повкуснее. Отец ласково называл дочку Дунюшкой, а станичные Дунькой звали. И не по злобе какой, по обычаю старинному. Так Лукерью звали Лушкою, Аграфену- Грунькою, ну, а Евдокию – Дунькою. Долгими зимними вечерами Дуня при лучине пряла пряжу, мастерила себе приданое, пела чистым высоким голосом старинные казачьи песни, и как всякая девица мечтала о счастье. А летними вечерами, сидя на крыльце отцовской хаты, подолгу смотрела на звездное небо, свято веря в то, что счастье её девичье близко. А в те времена как было то. Жених с невестой до свадьбы друг дружку едва видели. Родительское слово закон: хочешь не хочешь, а родительскую волю исполнять надобно. Но к счастью не только Ефремке люба Дуняшка, но и он ей люб стал. Ведь девка то все о счастье мечтала, а счастье, оказывается рядом ходит. Пропил кузнец свою доченьку. К свадьбе готовится стал. Лежа на пуховой перине короткими летними ночами он думал: «Я один с дитём маялся, может, хоть у Дунюшки всё сладится, и я подле ихнего счастья тоже погреюсь». Приготовил отец дочке сундук для приданого, украсил его ковкою диковинной. Такого сундука точно ни у кого в станице отродясь не было. И приданое готово: перины, подушки пуховые, рушники да скатерти, Дуней вышитые. Вот и праздник светлый Покрова пришел. Аккурат и снежок первый выпал, припорошил землю, принарядил, как невесту к венцу. Через неделю и свадьбу сыграли. Весёлая была, шумная свадьба. Лавочник не поскупился на угощенье, кузнец тоже лицом в грязь не ударил. Вся станица гуляла три дня. Пели, плясали под гармонь так, что аж звездам на небе весело было. Кончилось бабье счастье у Дуни, похоронила она вместе с мужем мечты свои заветные в одной могиле. Почернела вся от горя, в мужнином доме ей делать больше нечего, решила она к отцу-кузнецу воротиться. А свекор тут как тут. « Нет,- говорит,- невестушка меня одного не оставляй. Трудно мне и с лавкой управляться, и с хозяйством, поживи со мной милая». День прошел, другой, третий. На четвертый день он не выдержал, хватил стопку, другую для храбрости и к Дуняшке в комнату ночью зашел. Та, молилась под лампадкою за душу супруга своего, рано усопшего. Старый хрыч как увидел её косы распущенные, плечи белые под рубашкой миткальною, так и обнял сзади её. Но опомнилась быстро Дунуюшка, оттолкнула его постылого, пристыдила. А он от этого в ещё большую ярость впал. « Долго я -, говорит- терпел, что Ефремка с тобой счастье делил. Нет его ненавистного боле, нет моей супружницы опостылевшей, никто счастью нашему не помешает. Я тебя озолочу, в шелка одену, королевой ходить будешь. Не отталкивай, полюби меня. А коль не полюбишь по-хорошему, силой тебя возьму, рабой своей сделаю. Ославлю на всю округу. Что падшей ты за моего сына выходила, и оттого он бедный сбежал от тебя и сгинул». Обезумела Дуня от такой наглости, такого бессердечия и подлости. Лишь платок, который ей Ефремка вез на себя накинула, и как была в одной рубашке на мороз босиком из хаты от злодея вырвалась. Ночь кругом. Вся станица спит, лишь звезды ей путь освещают да сочувствуют. Лавочник за ней выскочил, догнать пытается. В беспамятстве добежала она до речки, что под горой течёт. А злодей настигать её начал, вот- вот за платок схватит. И кто ведает, оступилась ли она или нарочно прыгнула с берега крутого вниз. Только платок в руках у лавочника и остался. А Дуню бездыханную поутру казачий разъезд нашел. ***
Лазоревый цвет сказка Давным-давно это было, не в тридевятом царстве, тридесятом государстве, а на земле Ставропольской, там, где речка Дунька течёт. Жил – был один казак. Был он и строен, и высок, и силушкой обладал немалою. Бывало, пойдет к кузнецу Савелию побалакать о том о сём, да за разговорами невзначай то подкову согнет, то кочергу в узел завяжет. И всё это не со зла, а потому что руки без дела чешутся. Применения своей силушке казачок найти все никак не может. Войны на сей час в округе не было. В поле работушка была сделана, и на подворье у казака было все в порядке. Потешались порою над ним станичники: «Жениться тебе надобно, Гаврилушка!» Но жениться-то не напасть, как бы женатому не пропасть. А Гаврила наш привередлив был. Всё ему девки станичные не по нраву: та худа, другая тонка, а третья кадушка кадушкою. Упреждали старейшины детинушку: «Не крути носом. Гаврилушка! С переборков недоборки бывают!» А казачки, что замужние, поговаривали украдкою: «Знать, не встретил Гаврила любимую. Вот, сердечный, тоскует, мается!» Тут пора пришла, началась война. Басурманины надвигаются. А казаченьки все станичные во лихой поход собираются. И сошлись они во степи, кругом лишь ковыль-трава колыхается. Бились долго ли? Кто их ведает? Бились яростно и отчаянно. Побежали прочь басурманины, что ещё в живых оставалися. А один из них, лукавый был, в спину вдарил он свет Гаврилушку. Тот упал ничком, кровь и брызгнула, закружилися черны вороны. И в тот самый час сердце ёкнуло у красавицы Ефросиньюшки. Птицей раненой в поле кинулась и голубкою обратилася. Прилетела она к любимому. Оземь бросилась, стала жёнушкой. Плачет бедная, безутешная, гладит волосы раскудрявые. И от слёз её кровь из ранушки переслала струёй выскакивать, а где капли были кровавые – расцвели цветы небывалые. Были цвета они лазорева, и назвали их все «лазорики». Увидала их Ефросиньюшка. Ахом ахнула и воскликнула: «Исцели, Господь, мого милого, чтобы раны его затянулися, а лазорики пусть всегда цветут, как любовь моя, не кончаются!» Удивилась сама девонька, что Господь ей вновь силу речи дал. Знать, крепка любовь их с Гаврилушкой. Вскоре он опять крепким, сильным стал. И живут они краше прежнего. Чаша полная - ихня хатушка. Детки малые тятьке с мамкою уж помощники и опорушка. Песни звонкие распеваются, часто гостюшки собираются. И живут они всегда в радости и добро от них простирается. А подворье их с тех далеких пор лишь Лазоревым прозывается. Сказка кончилась, в ней такой урок, что Любовь всегда чудеса творит. Может битого да с колен поднять, может мертвого да на бой послать, а немому она снова речь дает. Верь в любовь, и она придет!
***
Станичная быль Вдовам Великой Отечественной Войны посвящается… Весна в тот год выдалась дружная да спорая. Не успели на проталинах подснежники с первоцветами появиться, а уже и черёмуха в цвет вошла, раскинула свои объятия и пьянит ароматом душистым. Рай земной, да и только. Самое время любить да влюбляться. Вот в эту самую пору и разглядел казак Алексей среди станичных красавиц Нестёну. Девица она тихая, словно осенний день солнечный. Особой бойкостью среди подруг не отличалась, но зато рукастая, в работе ей равных не было. Запал в душу Алексею её голос нежный да ласковый, взгляд светлый да кроткий. И Настёне Алешка по сердцу пришёлся. Парень справный. Тракторист в колхозе знатный. Отслужил уж и службу срочную. Знала Настя, что по нему не одна станичная девка сохла. Многие взора отвести не могли от стана его статного, когда по проулку он проходил. Втайне любовалась Алексеем и Настенька. В мыслях даже представляла его рядом с собой. Иногда даже в уме беседу с ним вела, а наяву старалась в его сторону не поглядывать, не травить себе девичье сердце мечтами несбыточными. Только зря так думала девица, зря любовь свою спрятать пыталась. Повстречал её как-то Алексей весенним вечером на тропинке, улыбнулся: « Здравствуй передовая колхозница, Настасьюшка! Позволь проводить тебя до хаты?» и букет черёмуховый протянул. Настя и ответить ничего не успела, а Алёшка уж рядом с ней шагает, что-то рассказывает и улыбается. И так ей хорошо с ним, так покойно и радостно. Не заметили оба, как ко двору пришли. Постояли чуть-чуть, распрощались. Настя в хату родительскую пташкой влетела. Мать с отцом перемену в дочери учуяли. А она букет дареный в вазу с водицей поставила и мурлычет под нос себе песенку. На другой вечер и на третий, и на следующий встречал Алексей Настёну у околицы. Сам работал так, что с него семь потов сходило, чтобы к вечеру норму выполнить, перевыполнить да в заветный час ненаглядную свою с работы встретить. Так всю весну они и провстречались, а после Троицына дня в сельсовете расписались и свадьбу сыграли. Весёлая свадьба была, шумная. Песни пели на ней станичники, плясали да в игры играли. А Алексей с Настей самыми счастливыми были. Такими их заезжий фотограф в день свадебный и снял. С каждым днем все больше и больше уходило на фронт мужчин из станицы. Все чаще то в одном, то в другом дворе слышались вдовьи рыдания. Мобилизовали и отца Настиного, несмотря на то, что возраст у него был уж солидный. При обозе службу стал нести Петрович. Так в отцовской хате стало две солдатки: мамка да дочка. Алексей-то сиротой рос. Родители его ещё в голодном тридцать третьем году умерли. А для Настиных отца с матерью, как он в их дом вошел, так и сыном родным стал. Фашист лютует, зверствует, уж к Ростову злодей подбирается. Реже приходят в станицу треугольники солдатские. Но тем они и дороже для Настеньки. Алексей пишет ей, что сражается, что скучает и во сне часто видит свою жёнушку любимую. Настя письма эти хранит, перечитывает, наизусть строчку каждую знает. Работает она в поле неистово, трудится так, как её милый бьёт врага ненавистного. Только в начале августа фашисты всё-таки в станицу пришли. И потянулись дни суровые и страшные. Настя с матерью в сараюшку переселились, а в хате у них солдаты немецкие с офицером расположились. Мать Настину, Григорьевну, кухарить заставили, а Настасью прачкой своей сделали. Сколько слез выплакала Настенька долгими ночами осенними. Всё о супруге своём думала. Нет от него ни весточки, ни привета. Жив ли милый её, где воюет? А фашисты проклятые царствуют. Всех кур, свиней, овец под чистую подобрали у станичников. Каждый вечер шнапс свой пьют, да на губной гармошке наигрывают. А тут ещё фриц один к Насте приставать стал, проходу ей не даёт. И решили они с матерью, что надо Настёне на хуторе у дядьки спрятаться. Там немцы на постое не стоят, да и вообще редко бывают. Не раз к ней сватов засылали казаки вдовые, не раз молодые казачки подкатывали. Только всем от неё был один ответ: « Алексея я люблю, Алешеньку! Лишь он один был и будет мужем моим единственным!» Так жизнь её и прошла в трудах праведных, да заботах о людях чужих. И была в этой жизни самой яркой картинкой та неделя после свадьбы, та первая супружеская неделя счастья, неделя между миром и войной. Смотрела Настёна сквозь слезы на старенькую свадебную фотографию и приговаривала: « Вот видишь, Алешенька, я постарела, поседела, вся тебя дожидаючись, а ты, как прежде, статный, сильный да красивый. И никто мне кроме тебя на свете не нужен!» |
Архив записей
Друзья сайта
Статистика
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 и Поиск
|